Смертельно хочется перечитывать русскую классику.
Весна, что ли.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Джонни, купи уже таблетки, иначе наш чердак совсем отъедет.

* * *
Прикинула тут, сколько мне нужно на стоматологию. Кажется, мне нужна третья работа (или билет в Топи, я не знаю уже).

* * *
Внутри меня сегодня раздался глас не знаю чего, сказавший АДАПТИРУЙСЯ ИЛИ УМРИ. Очень вовремя, блять, я в очередной раз ловлю свою кукуху, ненавижу одну из работ и всё равно дохуя работаю, а в голове снова топи, топи, Топи.

* * *
Наша разница с Мадонной в том, что она хороший человек, а я нет. Она о людях думает и заботится. То есть, ей реально не пофиг, что ты сегодня ел, как твоя спина, хорош работать, как дела. Я... А что я, я могу денег дать.


* * *
До полугода мне осталось 47 рабочих дней, и я их отработаю, потому что должна и потому что обещала, а дальше, как говаривал МиронЯныч, — да гори оно всё синим пламенем, ебись конём.

* * *
Вообще, чему стоит поучиться у Ванечки, так это переть как танк. Чувак две роли себе выжал уговорами, харизмой (и тем, что всех заебал) и в итоге получил за эти роли двух Золотых Орлов.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Очень внезапно, никому ничего не сказав, увольняется Яна. Жаль, Яна классная, с ней было здорово работать. Наш отдел опять в неполном составе. Говорят, у нас самая большая текучка, и я склонна в это поверить, потому что я на своей должности пятая за 2 года, установленный максимум — полгода.
Я пока отжила три месяца.
Матушка уговорила дотянуть до тепла, то есть хочешь не хочешь, а полгода мне тоже отработать придётся.
Яна, кстати, отработала ровно год.

Ох уж эта наша богоспасаемая контора!

Умудрилась заболеть, плюнула на всё и взяла на завтра выходной. Сами пишите.

* * *
Под вечер решила подумать. Лучше бы думала днём, но днём я спала.
Надо просто расчехлить внутреннего Рэймонда Смита (а это лучшая часть меня) и просто работать эту блядскую работу. Ещё три месяца, ну давай. Это что, так много? Нет. Потом, конечно, это легко может перерасти в "ну давай до отпуска", потом в "ну и до второго давай", а потом "да чо уж тут, ебанём годик". А я не ебану годик, я ебанусь крышечкой, мне бы за эти три месяца не ебануться.
Заодно пока стоит поменьше тратить. Начать присматривать что-то ещё.
Ебись оно конём.

Очень хочется курить.
И чешский осенью в родном универе.
И в Стамбул. Сколько стоит отпуск в Стамбуле?

@темы: из жизни лесных тварей

---

Мои соседки славные люди, но они меня заебали.
Меня очень заебало делить жизненное пространство в 30 квадратов на троих. Очень. Меня очень заебало, что я не могу устроить свой быт, как того хочу только я, и приходится мириться с хотелками, привычками и мировоззрением ещё двух человек. Бога ради, мне почти 26, я хочу _своё_ пространство для жизни.

Строго говоря, для это нужен нормальный чердак, а не как у меня. У меня сейчас есть нормальная работа в хорошей компании, но чердак отъезжает так капитально, что я каждый день мечтаю лишь о том, как уволюсь и буду целыми днями смотреть в стену.
Радует в этом всём хотя бы то, что у меня нет кредитов/ипотек и тех, кого надо тянуть, то есть ответственна я только за себя и за то, чтобы каждый месяц вынимать из воздуха сумму за ренту. С другой стороны — я очень устала от этой нестабильности, от боязни тратить деньги, потому что "а вдруг", от людей и от себя.

Памятка: забить морозилку, пока есть деньги, на случай очередного халяль.

Позавчера ходила по любимому магазину с хозтоварами и грустила. Грустила, потому что хочется выбирать и покупать вот это вот всё в свой дом. Там была такая духовка! Не духовка, а мечта! Потратила немножко денег, стало ещё грустнее, но потом я пришла, поела картошечки и попустило (спасибо, что поблизости нет цветочного).

Надо заменить все треснутые и отколотые тарелки, а то вдруг у меня всё по пизде именно из-за них идёт ><

@темы: из жизни лесных тварей

---

Люблю этот видос до слёз, гспд

@темы: музыка и немцы

---

За эти холода квартира выстыла так, что норм себя чувствовать можно, только залившись горячим чаем и забравшись под одеяло. Причём под моё одеяло, ибо верблюжья шерсть — это вещь. Лучшее вложение 4к в моей жизни (второе лучшее вложение — швабра из фикспрайса за 200 рублей, мегаудобная штука).

* * *
Поставила прорастать семена авокадо. Смотрю.
А плющ погиб.

* * *
Подумываю обзавестись фитолампой, ибо без неё все мои аграрные эксперименты с вероятностью 90% пойдут крахом.

* * *
Взяла новый перевод, потом с ужасом спросила себя: как ты, блять, собираешься жонглировать переводом книги и фулл-тайм работой? Зачем ты вообще это сделала?
Потом посмотрела на свой баланс на карте и, собственно, вспомнила, зачем.

* * *
Дом. Всё же дом.
Правда, боюсь даже представить, сколько стоит недряхлая неразвалюшка со всеми удобствами и клочком земли в черте города.
Боже мой, я просто хочу, как Таша Тудор.
Да плевать, по большому счёту, на черту города, и село было бы отлично, если с интернетом, чего там.

* * *
Художник из меня реально хуёвый, кстати.

* * *
Что ещё заметила: как-то я разучилась испытывать удовольствие от жизни. Особенно от каких-то чисто материальных штук. Зашла тут в магазин, потратила *многоденяк*, вышла и думаю: Джонни, ну и нахуя? Что тебе эти тени от максфактор? Хотя вроде и надеется, что вот накрашусь впервые за много месяцев и будет мне збс, а с другой стороны: деньги потрачены. Тяжко быть мной, короче.

Т. в этом плане в каком-то роде пример: она радует себя ништячками и всё у неё окнорм, она не парится о потраченных шекелях, не ругает себя за них, не ограничивает. Тоже так хочу.

* * *
И только чердак в последнее время отъезжает так зримо, что это уже не смешно.

@темы: из жизни лесных тварей

---

С некоторых пор в трудовой у меня написано слово "писатель". И вот с тех самых пор на word я смотреть не могу.
Собственно, на этом пост можно заканчивать.

Вчера вот как раз закончился испытательный срок, и если меня до сих пор не вытурили, то, наверно, можно считать, что взяли. Хотя официально ничего не обговаривалось.
Я хз, как сюда попала.

праработу

Помню, что не надеялась ни на что вообще, когда откликалась на вакансию, но меня позвали на собеседование и дали тестовое, потом позвали на пробный день, потом позвали работать... Помню, что меня спрашивали, почему у меня такая почта — сдаётся, из-за неё и взяли, прикольная ж почта — помню, что в первый же день ехала туда с твёрдым намерением сказать нет. Нет, ребята, у меня нет столько мозгов, я не потяну, ищите, кого покруче. Вот вам ваши каталоги, всем чмоки и досвидос. И если бы первой я встретила кадровичку, так бы и было, но первым в тот день я встретила своего нынешнего начальника отдела, и он меня уговорил.
На второй день я минут десять ходила около проходной, думая уйти. Не ушла.

На третий день я пришла домой, чему-то рассмеялась и начала рыдать.
Не помню, когда ещё столько плакала. За эти три месяца по ощущениям я выплакала свою пятилетнюю норму.

Полторы недели назад я пришла в кадры и сказала, что хочу написать заявление. Позвали босса. Он меня снова уговорил, и было это типа:
— Я вам не подхожу.
А он мне:
— А остальные ещё хуже!
Ну спасибо, блять.
Проблема в том, что я умудрилась попасть в настолько узкоспециализированную сферу, что так просто теперь фиг уйдёшь.
А, ещё я умудрилась устроиться на проклятую должность. Максимум, который на ней продержались — то ли пять, то ли шесть месяцев. Остальные либо не доживали до конца испытательного, либо уходили вообще через пару дней. Мои же ощущения лучше всего описываются словом "кринж". Мне очень нравится место, и сфера, и коллектив, но, сука, не могу.

Коммуникация, опять же. Как ни странно, норм мне с шефом. Шеф — отец-основатель, гендир, глава вообще всего, вся моя работа тоже проходит через него, и он довольно жёсткий, и отчитать тоже может, но никогда не просто так. Норм он мужик, в общем, я таких бесконечно уважаю.

И если раз меня отговорили, то второй я просто положу заявление на стол и ничего обсуждать не буду. Шефу, конечно, объясню, с ним можно честно и как есть. Пока даже не знаю. Раз испытательный отжила, неплохо бы хоть полгода отработать. Для начала дожить до 8 марта, потом, глядишь, и до др. А там, может, и полгода.

А шеф меня сегодня похвалил. Я честно сказала: мне кажется, я совсем не справляюсь, а он ответил, что я справляюсь хорошо. Интересно, кстати, босс его просветил на тему моих поползновений?..


"Не боги горшки обжигают", — сказал мне сегодня дорогой шеф, и ещё сказал, что все в начале были такие, и он бесконечно прав, ибо шеф наш очень мудрый мужик, но мне не легче. Нисколечко не легче, мне хочется только плакать и биться головой о стену.

@темы: из жизни лесных тварей

---

Моё место силы выглядит так.

Однажды я подумала, что самую первую жизнь прожила где-то там же: в нескольких километрах всего, выше по холмам, давным-давно была стоянка. Ландшафт был немного другой, больше было камня и лес был ближе. Может, мне и причудилось, а может нет, но я помню, как однажды ночью смотрела на те холмы — и мне виделись там огни из того времени, к которому ещё нельзя применить слово "цивилизация".

@темы: лихолесье

---

За окном ещё январь, впереди ещё тёмный неприкаянный февраль, но у меня в голове уже весна. Весна — время обновления, и я уже думаю о том, что с себя счистить, от чего избавиться, чему новому открыть дорогу. Уже думаю о долгих прогулках, просыпающейся земле и растениях, которые буду сажать. Список получается внушительным: имбирь, лимон, грейпфрут, мандарин, томаты, базилик и ипомея в ящиках на балконе. Не всё из этого взойдёт и выживет, но главное попробовать. Хочется длинную юбку и вплетать в волосы бусины.
На днях Имболк, и я впервые хочу как-то для себя отметить праздник Колеса года.

* * *
Заварила сегодня чёрный чай с пупавкой и стружкой рябиновой коры. Потом в задумчивости долила в кружку сок размороженной ежевики. Получилось вкусно и цвет необычный.
А за окном ветер и снег.

* * *
В минуты тягостных раздумий, тлена и беспросветности думаю о двух вещах: о глуши и пенсии. Как на пенсии уеду жить в глушь (ну, или не дожидаясь пенсии). В то же лихолесье.
Буду печь пироги, заниматься садом и огородом и писать сказки. Носить юбки в пол — они мне с моим ростом ужасно не идут, но кому какое дело в глуши. Буду ходить в лес и гулять по лугам, а зимой и в дожди окукливаться в пледах, вышивать и читать. Выходить утром на крыльцо и заставать восход солнца, когда оно совсем не греет, а вокруг — клочья сырого тумана. Обустроить дом так, как я того хочу.
Учить ирландский, конечно, или финский, или норвежский, или хинди, или фарси — что-то бесполезное, но милое сердцу.
Вставать рано-рано, чтобы поставить тесто на хлеб. Пить чай из трав, собранных своими руками. Собрать коллекцию камней, узнать о них больше.
Жить по Колесу года и праздновать его.

Мне всё кажется, что только это спасёт мой чердак, и только так я буду счастлива.

@темы: из жизни лесных тварей

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

я — рог, который будит спящих

Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своём посту. Я — меч во тьме; я — дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит рассвет; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после неё.

Поймала себя на внезапном желании перечитать Игру Престолов. Всё-таки этот мир с его историей, религиями и мифологией значит для меня много. Я очень люблю Ночной Дозор и да, Джон Сноу — один из моих любимых персонажей.
Но книг в бумаге у меня нет, а хочется именно в бумаге.
*пойду немедленно переслушаю все песни Айрэ и Сарумана по Престолам*

@темы: цитаты, из жизни лесных тварей

---

И только немцы в моей жизни стабильны и неизменны.





И ещё из последнего понравившегося.

@темы: музыка и немцы

---

В рамках операции "спасти рядового Кукуху" на выходных посмотрела второй сезон True Detective.
Акела ещё никогда так не промахивался *ugly crying*. Теперь я вообще не знаю, как жить эту жизнь.

Но музыка и каст, конечно

@темы: из жизни лесных тварей

---

алекса, плей тенго ла камиса нерго

Летом я переслушала Хуаноса и мне захотелось фик про курортный роман. Чтобы модерн-AU, лето, солнце, Аргентина, все дела. Захотел @ додал себе сам. Люблю этот текст, хоть он и ниочёмный.

Посмотри на море

R; слэш; Томас/Ньют, Тереза, Соня, Гарриет, Минхо, Алби, ОЖП
Модерн-АУ, повседневность, курортный роман; ~7000 слов.

Саммари: Морская соль забивается уже куда-то под кожу, и Томас сам на вкус и запах – как море.

Томас почти засыпает, растянувшись на шезлонге, целиком подставившись под лучи ранне-утреннего, ещё не обжигающего и приятного солнца. Из полудрёмы он выныривает, когда на лицо его падает тень.
— Привет, — говорит тень, и Томас промаргивается, растерянно здороваясь.
Тень подходит ближе, не заморачиваясь, плюхается прямо на песок рядом с шезлонгом Томаса и оказывается блондинистым молодым человеком. Он совершенно очаровательно-очевидно смущён и кусает губы. Томас, который вообще-то не любит такие внезапные вторжения в своё пространство, лишь с любопытством его рассматривает. Наконец незнакомец набирается решимости посмотреть прямо Томасу в глаза.
— Короче, — говорит он, — скажу как есть. Вон там, — он указывает себе за спину, — сидят мои друзья. И сестра. Сестра у меня единственная и неповторимая, а вот друзья определённо нужны новые. Дай мне, пожалуйста, свой номер телефона?
— Что? — моргает Томас, которого застали врасплох.
— Я проспорил.
— Что проспорил?
— Желание.
Томас не сдерживает смешок, увидев чужое выражение лица.
— Да ладно, взять номер телефона у незнакомца не такое уж и сложное задание.
— Вообще-то, я должен пригласить тебя на танцы этим вечером. Вот, приглашаю. А номер — это чтобы добраться до тебя, если не придёшь. Как-то так.
Томас всё-таки не сдерживается и смеётся. Потом смотрит за спину своего собеседника и без труда находит взглядом группу людей, все они примерно одного с Томасом возраста, две девушки и два парня.
— Танцы? — переспрашивает он, всё ещё посмеиваясь.
Незнакомец — наконец-то — перестаёт выглядеть так, словно желает с головой закопаться в песок и улыбается в ответ.
— Да. Тут недалеко от пляжа есть танцевальная площадка, ты знал? Там, говорят, и местные, и туристы вечерами собираются.
Томас кивает.
— Окей, — говорит он. — Хотя обычно я не соглашаюсь на подобное, но…
— Мы на отдыхе и должны отдыхать, — перебивают его. — Так говорит моя сестра. Выкинуть всё из головы, сосредоточиться на моменте и получать удовольствие.
— Ну, — Томас лукаво улыбается, — она права. Запишешь номер?
Молодой человек несколько секунд пристально изучает его лицо, потом широко ухмыляется, протягивает ручку и собственное предплечье.
— Пиши.
Томас вскидывает брови, но ничего не спрашивает. Берёт ручку и медленно выводит свой номер на чужой коже. У него промелькнула мысль написать случайный набор цифр, потому что всё это — очень не в духе Томаса, но что-то в лице напротив есть такое, что он отметает прочь вообще все мысли.
— Слушай, я просто обязан спросить.
— М?
— А ты один тут отдыхаешь?
Томас, который как раз вывел последнюю цифру, поднимает глаза и даже застывает, прежде чем рассмеяться снова.
— Боже, — он кидает ручку в чужую голову и закрывает лицо ладонью. — Нет, не смей разочаровывать меня так скоро.
— Я и не думал, — слышит он в ответ, пока незнакомец поднимается с песка. — Мне просто нравится, как ты смеёшься.

На танцевальную площадку Томас приходит, когда уже совсем темно. Задорные латиноамериканские мотивы разносятся далеко по побережью, и площадка полна людей всех возрастов и национальностей, местных и приезжих. Английская речь причудливо мешается с испанской, а Томас думает, как же он по всём этом хороводе лиц найдёт человека, которого видел раз в жизни. Но искать никого не нужно — его дёргают за руку, и Томас, обернувшись, видит своего утреннего визави, на котором совершенно дурацкая рубашка в яркий цветочный узор. Тот, поймав его взгляд, закатывает глаза.
— Ничего не говори. Меня заставили.
— Так и подумал.
— Ты всё-таки пришёл.
— Во-первых, — значительно говорит Томас, — я держу данное слово. Во-вторых, надо же узнать, кому я дал свой номер.
В ответ он получает хитрую, но странно ласковую усмешку. Где-то здесь Томас думает «упс» и совершенно беззастенчиво скользит взглядом за распахнутый воротник чужой — нет, она без шуток ужасна — рубашки. Он слышит:
— Меня зовут Ньют.

Весь вечер Томас пьёт какие-то сладкие пляжные коктейли и болтает с друзьями Ньюта. Оказывается, они с Алби, Минхо и Гарриет — друзья детства, а его сестру зовут Соня. Это их традиция — каждое лето по возможности вместе проводить отпуск. В этот раз выбор пал на Аргентину. Может, виноваты во всём скольки-то там градусные коктейли, но Томас не чувствует ни грамма неловкости, как это обычно у него бывает при новых знакомствах. Может, дело в том, что это — Аргентина, это — курорт, и все они здесь просто парни и девушки на отдыхе, на время забывшие про свои взрослые серьёзные дела и обязанности. Это странное и непривычное для Томаса ощущение, но оно ему нравится.
Соня тянет его в массу танцующих.
— Я ужасно танцую, — истово пытается откреститься Томас.
— Не верю, — смеясь, говорит она. — Посмотри на Минхо — вот он ужасно танцует! И, заметь, ему это глубоко по барабану.
Минхо танцует с кудрявой смуглой девушкой, и — Томас фыркает — танцор из него действительно так себе, Соня права, но Минхо вообще плевать, он наслаждается музыкой, процессом, собой и своей партнёршей.
Эта лёгкость оказывается заразительной, и Томас позволяет девушке утянуть себя на танцпол, решает не думать ни о чём вообще и просто позволить музыке и Соне вести его.

Он успевает заметить, как от барной стойки Ньют салютует ему стаканом.

/ / /

— Это нечестно, — говорит он Ньюту следующим вечером, отбирая у него стакан, в котором — Томас делает глоток — оказывается простая вода с лимоном и мятой. — И это тоже!
Ньют смеётся.
— Что именно нечестно?
— Ты затащил меня сюда, свалившись из ниоткуда, но сам не танцуешь, — выговаривает ему Томас.
— Справедливости ради, это Минхо тебя выбрал там, на пляже, — информирует Ньют и кивает в сторону друга, который сегодня опять танцует с той самой девушкой.
— Не увиливай от ответа!
Ньют на этот раз просто его игнорирует, забирая свою воду обратно и прикладываясь к стакану. На нём опять эта клятая рубашка, которая слишком открывает ключицы. У Томаса, кажется, вырабатывается к ней какая-то идиосинкразия.
Ньют как ни в чём ни бывало говорит:
— Ребята собрались завтра в местный хвойный то ли заповедник, то ли просто лес. Там, говорят, здорово. Присоединишься?
Томас, который сегодня провёл с ними почти весь день, всё-таки уточняет:
— Я становлюсь частью вашей компании на время отдыха?
— Ты против?
— Нет. Я согласен.
— Вот и отлично. Где ты остановился, Томми?
— Недалеко от побережья.
Ньют кивает. У него за ухом торчит тёмно-фиолетовый цветок, названия которого Томас не знает.
— Так почему ты не танцуешь?
— Мне и так неплохо.

Томас не успевает ответить, потому что к ним подходят Алби и Гарриет, и Ньют заговаривает о чём-то с ними, Томас не особо вслушивается, Томас просто смотрит. На ещё не тронутые загаром руки, на цветок, на линию челюсти и на завиток волос прямо за ухом. Соня вдруг появляется из ниоткуда и, не обращая внимания на Томаса и собственного брата, утаскивает Алби и Гарриет обратно за собой.
— Ньют, — окликает Томас.
— Что?
Ньют смотрит на него, склонив голову, и в глазах у него то ли отражается свет ламп над танцплощадкой, то ли черти устраивают свою собственную вечеринку. Томас уверен, что всё он понимает правильно, что не он один, видимо, перегрелся под аргентинским солнцем, но всё-таки какая-то его часть замирает, как перед ударом, когда он спрашивает:
— Может, уйдём отсюда?
Не раздумывая ни секунды, Ньют протягивает ему руку.
— Веди.

Они не дотягивают до дома почти половину — Томас не дотягивает, честно говоря. Он прижимает Ньюта к ближайшей стене, куда не достаёт свет фонаря, попутно благословляя местные ночи — тёмные, хоть глаз коли, — и целует его первым. Ньют отвечает горячо и охотно, тянет ещё ближе к себе, до боли почти впиваясь пальцами в чужие лопатки.
«Спасибо, господи», — почему-то иррационально и не очень к месту думает Томас, который, вообще-то, атеист.

— Ты не говорил, что снимаешь здесь дом!
— Половину дома, — поправляет Томас, доставая из кармана ключи. — Сеньора Аремо живёт в другой части.
— Сеньора?
— Она годится нам в бабушки, Ньют, ради всего святого.
Ньют смеётся ему почти в ухо, не отрываясь от Томаса ни на сантиметр.
— Сколько же это стоит?
— Мой отпуск оплачивает компания. Я типа ценный сотрудник, так что они готовы исполнить некоторые мои маленькие прихоти.
— Как удобно.
Очень удобно, Томас согласен. На самом деле, Томас просто слишком часто летает в командировки и его уже тошнит от гостиниц и отелей. Он обрывает себя, выбрасывая из головы всё, связанное с работой, захлопывает входную дверь и тянется поцеловать Ньюта. Он ведёт его за собой вслепую почти, на ощупь, но в спальне, к удивлению самого Томаса, темноту разбавляет слабый свет маленького ночника — последние несколько месяцев он совсем не мог засыпать без света, такие вот у Томаса неврозы. Свет достаточный, чтобы видеть, но недостаточный, чтобы чувствовать неловкость. Оказывается, он забыл выключить его утром.
— Снимай её, — требует Томас, снова прижимая Ньюта к стене, и дёргает за пуговицы на рубашке. — Немедленно снимай этот ужас.
Ньют смеётся, откидывая голову, выставляя напоказ шею — Томас тут же припадает к ней открытым ртом, ища губами заполошно бьющуюся жилку.
— Считай, это была провокация.
Томас сжимает зубы. Ньют шипит и тянет его за пряди на затылке.
— Считай, что провокация удалась, — говорит Томас и возвращается к чужой шее.
И когда Ньют стягивает с себя несчастную рубашку, Томас бормочет «наконец-то» и покрывает поцелуями каждый сантиметр открывшейся белой кожи — плечи, ключицы, грудь. Возвращается к приоткрытым влажным губам, основательно проходится пальцами по выпирающим позвонкам, спускается ниже, сжимает руки, одновременно потираясь бёдрами о бёдра. Ньют удивлённо стонет ему в рот. От этого звука сквозь густой горячий дурман в голове Томаса прорывается — что же я делаю. Я ведь не из тех, кто вот так кидается в омут с головой. Что же я делаю.
Ньют, сверхъестественно чуткий к такому, вдруг отрывается от него и смотрит Томасу в глаза неожиданно серьёзно:
— Не думай, Томми.
— Что?
— О чём бы ты ни думал — не думай.
Томас моргает.
— Ладно, — после паузы говорит он. — Как скажешь, — он снова замолкает. Ньют поглаживает его шею кончиками пальцев, и это не столько ласка, сколько успокоение. — Ты…
— Да, — обрывает его Ньют.
— Ты даже не знаешь, о чём я хотел спросить, — Томас ухмыляется.
Ньют отзеркаливает его ухмылку, забирается ладонями под футболку, жадно оглаживая всё, до чего дотянется.
— Это неважно. Я на всё говорю «да». Да, Томас. Да.

Остатки вроде как здравомыслия Томаса делают ему ручкой.

Ньют, зараза такая, смеётся, легко и весело, когда Томас не очень изящно валит его на кровать. Томас спешит — сам не знает почему и зачем, но спешит. Вот прямо сейчас, в эту самую секунду ему нужно как можно больше Ньюта — весь Ньют, целиком и полностью — он не понимает и не собирается выяснять, что же в Ньюте такого, что он так сильно его хочет. Так отчаянно его хочет. Ньют, видимо, что-то такое чувствует, потому что, распластанный и почти обездвиженный, шепчет: «Тише, Томми, всё в порядке, я здесь». Томас вжимается лбом в его живот.
Ему знакомо это чувство небольшой неловкости, которое возникает, когда обнажаешься перед партнёром в первый раз. Он ждёт чего-то подобного сейчас тоже — и ошибается. Он чувствует смесь из возбуждения, желания, доверия и нежности — и ещё любопытство. То любопытство, с которым изучаешь тело другого человека, чтобы понять, что ему нравится. Как сделать хорошо.
В чужих движениях Томас ловит отголоски тех же чувств — и это сносит ему крышу.

Неужели действительно нужно было забраться аж в Аргентину, чтобы найти что-то такое.
Кого-то такого.

Кто-то такой закусывает собственные пальцы, глуша стон, когда Томас берёт в рот. Другой рукой Ньют вцепляется ему в плечо, но больше ничего не делает — и Томас не спеша двигается вверх-вниз, помогая себе рукой. Не спеша, потому что ему нравится доводить до края медленно. Нравится чувствовать, как дрожит чужая ладонь и как сбиваются хриплые вдохи-выдохи. Ньют, впрочем, не даёт ему завершить начатое. Дёргает на себя, обвивает шею руками и утягивает в очередной поцелуй — Томас вязнет в нём, как в смоле. И пропускает момент, когда Ньют — тонкий изящный Ньют — одним незаметным движением меняет их, оказываясь сверху. Томас заинтригованно вскидывает брови — ему вдруг нравится эта сила. Ньют недовольно фырчит, убирая упавшие на лоб волосы, а потом с ухмылкой смотрит на Томаса.
— Пожалуйста, скажи, что до меня ты не изображал тут из себя монаха.
Томас не может сдержать смешка. Нет, он не собирался в отпуске изображать монаха, но до Ньюта тут всё равно никого не было. Он наугад машет рукой в сторону прикроватной тумбочки. Ньют тянется через него, почти сползая с Томаса, и в какой-то момент у того перед лицом оказывается чужое бедро. Томас реагирует моментально — и делает кусь. Так, несильно. Захотелось вдруг.
— Блядь, Томми! — ругается Ньют и едва не заезжает ему локтем по голове.
Томас тихо смеётся и целует в качестве извинения.

Ну вот с кем ещё он бы мог позволить себе такое ребячество.

— Ты придурок, — сообщает ему Ньют. Лицо у него, впрочем, крайне довольное.
Томас покаянно кивает. Тут у него с языка почти готов сорваться вопрос, но он вспоминает, что Ньют уже дал ему полный карт-бланш. Ньют — во избежание, видимо, — затыкает его губы своими и ныряет рукой между их телами, обхватывая Томаса. На три десятка долгих, тягучих секунд Томас совершенно теряется в этом ощущении, а потом замирает, наблюдая, как Ньют удобнее устраивается на его бёдрах, как пачкает пальцы в смазке, как заводит руку назад.
— Ты сам?
— Сам, — кивает Ньют.
Ему остаётся только смотреть, как напрягаются и расслабляются мышцы, как меняется выражение лица, как Ньют закусывает губу и как бежит у него по виску маленькая капелька пота. Томас стирает её, попутно убирая опять лезущие Ньюту в глаза волосы, и получает в ответ благодарную улыбку. Он бы мог наблюдать за этим ещё долго, но в конце концов Ньют устраивает его руки у себя на бёдрах и, наклонившись, инструктирует:
— Расслабься и получай удовольствие. Возражения?
— Никаких возражений, что ты.
— Вот и умница.

И Томас с радостью делает, как ему велели.

/ / /

Будит его Ньют — наваливается всем весом, нарочно пихается острыми локтями и коленками.
— Вставай, — говорит он. — Давай-давай, ну ты и спать, Томас, Иисусе.
— Имею право, — бурчит Томас, категорически не желая двигаться и открывать глаза.
Ньют возится на нём, бормоча ругательства, и пытается Томаса щекотать — бесполезно, Томас щекотки не боится.
— Я не спорю, но хотя бы закрой за мной дверь.
Томас трёт лицо руками, отталкивает локоть, который упирается ему прямо под рёбра, и пытается сесть, откинувшись повыше на подушках.
— Куда-то собрался?
— Надо вернуться в отель, пока ребята меня окончательно не потеряли.
— Написал бы им. Позвонил.
— Умный какой. Я телефон вчера с собой не взял, — Ньют сидит рядом и водит пальцами по тёплой коже живота Томаса, потом заглядывает ему в глаза и лукаво улыбается. — Сначала думал уйти по-английски, но решил, что нельзя тебя так оставлять — вдруг кто украдёт, красивого такого.
— Вот чёрт, — сетует Томас, — а я рассчитывал на кофе, завтрак, утренний секс.
Ньют смешливо фыркает и целует его в подбородок.
— Будет тебе и утренний секс, и кофе, и обнимашки, и минет в душе, и завтрак…
— Так-так, продолжай, мне нравится.
— …и что захочешь. Мне правда надо идти. Эй, всё равно через пару часов встретимся, ты подписался на день с нами, помнишь?
— Помню. Подожди, сколько времени?
— Одиннадцать.
— Одиннадцать? — удивлённо хлопает ресницами Томас, потому что не помнит, когда последний раз спал больше семи часов подряд.
— Ага, — подтверждает Ньют. — Ты, кстати, пиздец беспокойно спишь, ты в курсе?
— Да, я знаю, извини. Так не всегда.
— Всё нормально, Томми. Давай уже, целуй меня и я пошёл.

Наблюдая, как Ньют закрывает за собой дверцу низенького забора вокруг дома сеньоры Аремо, Томас с порога кричит вслед:
— И выброси эту чёртову рубашку, слышишь?
В ответ ему доносится весёлое:
— Хрен тебе!

Аргентинский хвойный лес остаётся в памяти Томаса запахами и тенью — местами деревья там растут так близко, что ветки переплетаются и образуют непроницаемый для солнца полог. Потом они всей компанией сидят на открытой веранде какого-то кафе и едят мороженое. Разговаривают — серьёзно, блин, совершенно серьёзно — о возможных концах света. Алби, например, считает, что их накроет из космоса — комета, вспышка на Солнце, изменение орбит, гамма-выброс, вариантов достаточно, один впечатляющей другого. Минхо говорит, что с куда большей вероятностью человечество просто доведёт старушку-планету и она избавится от рода людского посредством изменения климата, землетрясений, пожаров, наводнений или какой-нибудь страшной пандемии. Гарриет поддерживает теорию, что человечество сожрёт само себя и погибнет в войнах.
— Всё такое прекрасное, прямо не знаю, из чего выбрать, — бормочет Ньют. — Вы, ребята, пересмотрели постапокалиптики.
Томас в дискуссии не участвует, но слушает с интересом. Соня, зависшая в телефоне, вдруг отрывается от экрана и спрашивает брата:
— Мама интересуется, поедешь ли ты с нами на день рождения тёти Лили?
Ньют тяжко вздыхает.
— При всём моём уважении к тётушке — нет. Ни за что. Я лучше угоню чью-нибудь тачку и отсижусь в тюрьме.
Соня фыркает, немедленно набивая ответ.
— Так маме и скажу.
— Валяй.
— Чего это ты так? — интересуется Томас.
— Ну…
— Последний раз, когда мы были у тёти Лили, Ньют едва не ушёл от неё помолвленным, — тут же сдаёт брата Соня, улыбаясь. — Тётушка очень озабочена его личной жизнью.
— Скажи лучше — её отсутствием, — ехидно добавляет Минхо.
— Ой, да ну вас, — закатывает глаза Ньют.
Минхо открывает было рот, потому что ему явно есть, что на этот счёт сказать, но Ньют бесцеремонно и ловко затыкает его ложкой мороженого.

— Отсутствие личной жизни, значит? — спрашивает Томас вечером.
Ньют смотрит на него возмущённо и приподнимается на локтях.
— Серьёзно, Томми? Обсудим это здесь и сейчас?
— А что? Совместим полезное с приятным, — совершенно невинно предлагает Томас.
— Я тебя сейчас за нос укушу, — грозит Ньют в ответ.
Может ведь.
Но Томас в куда более выигрышной позиции. Всё тем же медовым голосом он продолжает:
— Так что там с отсутствием личной жизни, Ньют?
Вместо ответа Ньют вдруг превращается в натянутую струну и в голос стонет — Томас внутри него сгибает пальцы, видимо, особенно удачно.
— Хорош надо мной уже издеваться, — жалобно просит он, когда снова способен совладать с голосом.
— А мне нравится. И тебе тоже.
Ночь выдаётся жаркой и душной, от этого никуда не деться, и у Томаса перед глазами — марево, в голове — марево, и собственная кровь стучит в ушах так сильно, что не слышно больше ничего. Ньют цепляется за его спину, за лопатки, но пальцы соскальзывают от пота, оба они мокрые насквозь, и солёная капля срывается у Томаса с кончика носа. Вся эта ночь — влажность, липкость, жар, а Ньют всё тянет его на себя и заставляет двигаться быстрее.
У Томаса в голове перегорают все до одного предохранители.
Ньют смотрит на него безумными, совершенно чёрными глазами-плошками, и это не глаза, это огромное нефтяное пятно — Томас чувствует себя птицей, попавшей в это пятно, птицей, которая никогда не сможет выбраться.
Ньют кончает с его именем на губах, ни разу к себе не прикоснувшись, и Томасу — Томасу не выбраться.

На этот раз утром уже Ньюта будит Томас, точнее, его приглушённый голос откуда-то от двери. Ньют трётся носом о предплечье и прислушивается. Томас с кем-то разговаривает, с женщиной, трещит на беглом испанском — серьёзно, Томми? — в его голосе слышится улыбка, и языковых запасов Ньюта хватает, чтобы понять, что он, кажется, отказывается от завтрака.
Когда Томас появляется на пороге спальни, Ньют уже сидит, душераздирающе зевая.
— Надеюсь, сегодня тебя никто нигде не потерял, — говорит Томас. — Привет.
— Привет. Уже поздно или ещё рано?
— Ещё рано. Как видишь, я не всегда сплю до одиннадцати.
Ньют похлопывает его по плечу.
— Я тобой горжусь. И нет, меня не потеряли.
Он зевает снова, а Томас думает, как кто-то может спросонья, взъерошенный и с припухшими глазами быть таким очаровательным.
— Вставай. Сеньора Аремо принесла свежие фрукты и домашний лимонад.
— Ну ещё полчасика.
— Не-а.
— Ты что, домашний диктатор?
— Что, страшно?
— Аж жуть берёт.
Томас настойчиво тянет за простыню. Ужасно хочется говорить и делать глупости.
— Вставай, — повторяет он. — С меня завтрак.
— А с меня, я так понимаю, минет в душе? — с усмешкой уточняет Ньют.
— Я тебя за язык не тянул, заметь. Так что волей домашнего диктатора перестраиваю маршрут — сначала душ, потом кухня.
Ньют заливисто смеётся. Возражений у него не находится.

Дом сеньоры Аремо находится на возвышении, и из кухни можно выйти прямо на маленькую открытую верандочку, где стоит стол и плетёные кресла. Отсюда открывается вид на часть города, побережье и море. Первые пару дней Томас провёл здесь, почти не сходя с места, залипая на вид, опьянённый ароматами местных цветов. Мирамар не был похож на Буэнос Айрес или Мар-дель-Плата — здесь было тише, не было крупных достопримечательностей и памятников мирового значения. Само название города значило «посмотри на море». Посмотри на море, замедлись и подумай о том, о чём не хватало времени подумать там, где работа, обязанности и телефонные звонки.

Ньют тоже смотрит на море. Томас смотрит на него.
— Ньют, — зовёт он, — на сколько вы сюда приехали?
— Стандартно, на пару недель. А ты?
— Чуть больше.
На самом деле Томас проводит здесь свой месяц фактически навязанного отпуска. Томас почти год на работе занимался огромным проектом, сделал его от и до, он стоил ему кучи сил и нервов, чиновники едва не вытрясли из него душу по итогу, но Томас, совершенный мазохист в таких вещах, всё никак не мог отпустить своё детище, убрав, наконец, руку с пульса. Его начальство, всерьёз озабоченное состоянием здоровья незаменимого сотрудника, почти поставило ему ультиматум — либо добровольный отпуск, либо профилактическое лежание в больничке во имя избежания нервного срыва.

Золотое его, прекрасное начальство, так вовремя выгнавшее в отпуск. Незаменимая его Тереза, сказавшая, как отрезавшая: «Аргентина».

Ньют в задумчивости чешет лоб.
— Наверное, — говорит он, — надо как-то обозначить свои намерения, да?
Томас кивает — давай, мол. Было бы неплохо, если честно.
— Знаешь, Томми, я вижу, что ты грузишься чем-то. Не знаю, проблемы у тебя там какие или просто работа заёбистая, — Томаса аж передёргивает от того, насколько Ньют прав в своей догадке, — но я не хочу добавлять тебе причин для, эм, фрустрации. Поэтому относись к этому проще, ладно? Относись ко мне проще.
— К тебе?
— Ну да. Я не прошу от тебя сверх того, что ты сам готов мне дать прямо здесь и сейчас. Тебе со мной хорошо?
— Да.
— Вот и всё. Просто побудь со мной эти две недели. И забей. Забей на всё остальное, ты отдыхаешь, чёрт возьми.
Томас, подумав, кивает.
— Ладно. Ладно, я понял.
Ньют улыбается, потягивается всем телом, потом выставляет руку на солнце, словно на ощупь проверяя, насколько сегодня жарко.
— Пойдём в город погуляем, что ли, — предлагает он. — Я, конечно, не против запереться здесь с тобой на всё время, но как-то не хочется приехать в Аргентину и совсем не увидеть Аргентины.

Так они это и оставляют.

/ / /

Томас покупает ему браслеты. Кожаные ремешки и переплетённые нити, тонкие металлические ободки и верёвочка, увешанная крохотными колокольчиками. Ньют смеётся и спрашивает, не были ли родители Томаса хиппи. Не были, Томасу просто хочется. И ему нравится, как всё это местное копеечное безобразие смотрится на запястьях Ньюта. Ему идёт. Ему идёт всё — браслеты и цветы в волосах, пляжные рубашки вырвиглазных расцветок и совершенная нагота, разговоры, молчание, местные мелодии.
Ньюту идёт Аргентина.

Томас наблюдает, как солнце делает своё дело и Ньют покрывается загаром — не так, как сам Томас, загар у него совсем лёгкий и золотистый. Соня — и та становится на оттенок темнее брата.

Соня знает. Про них. Знают Минхо, Алби и Гарриет. Потому что Ньют к нему прикасается, как не прикасаются к друзьям и знакомым. Потому что Ньют у всех на виду целует его в висок, целует его в уголок губ.
Никто из них ничего не говорит. Томас задумывается над этим и приходит к двум выводам: либо у них так заведено — сквозь пальцы смотреть на случайные, ничего не значащие связи друг друга, либо их попросил Ньют. Томас так про себя это и называет — случайная связь. Даже если они ведут себя, будто это что-то большее. Это не так, просто у них есть две недели, в которые они договорились быть вместе — во всех смыслах.
Томас доходит до этой мысли, а дальше решает забить, как ему и советовали.

/ / /

— Слава богу, ты наконец-то перестал выглядеть, как будто умер три дня назад, — такими словами приветствует его Тереза, когда он принимает видеозвонок от неё.
Томас улыбается.
— Привет.
— Боже, — Тереза даже придвигается ближе к камере. — Ты улыбаешься, человекообразное, улыбаешься!
— Как дела, Тереза?
— Порядок, — бодро рапортует она. — Всё хорошо, вообще-то. Ава передавала тебе привет. Арис просил напомнить, что ты обещал ему привезти калебас.
— Я помню.
— Ладно, Том, рассказывай.
— Что? — Томас лениво опирается щекой о кулак и болтает соломинкой в стакане с лимонадом.
— Всё! Я хочу знать решительно всё, ты ведь даже фоток не присылаешь.
— Это намеренно. Вдруг ты тоже срочно захочешь в отпуск, кто останется работать в нашей богоспасаемой конторе? Как Ава останется без своего второго лучшего сотрудника?
— Ты льстец, Том, — весело говорит ему Тереза. — А как же Арис и Рейчел?
— Они молодцы, — согласно кивает Томас. — Но их ещё учить и учить.
— Обожаю, когда ты включаешь наставника. Просто гуру защиты данных, прости господи.

Томас смеётся и салютует ей лимонадом. Тереза уже дома, но ещё в строгом костюме — видимо, только вернулась с работы. Он наблюдает, как она небрежно закалывает волосы и отправляется инспектировать холодильник на предмет чего-нибудь съедобного. Холодильник на её высокотехнологичной кухне похож на космическую капсулу. Томас невольно косится на свой — вся бытовая техника в доме сеньоры Аремо ровесница его бабули, но работает на зависть.

— Было бы здорово, если бы ты была здесь.
— Когда-нибудь сбежим в отпуск вместе, — обещает она. — А теперь серьёзно, друг мой. Как там Аргентина?
— Хорошо, — честно говорит Томас. — Спасибо, что уговорила меня лететь именно сюда.
— Всегда пожалуйста, дорогой. Чем занимаешься?
— Ну… Сплю, ем, купаюсь, валяюсь на пляже, гуляю, — старательно перечисляет он.
Тереза закатывает глаза.
— Садись, Томас, пять.
Он фыркает.
— Как аргентинские девушки?
— Отлично. Любят флиртовать и как будто всегда беззаботные.
Тереза удовлетворённо кивает.
— Надеюсь, ты не киснешь там один?
— Нет. Вообще-то нет. Я познакомился с компанией, отличные ребята.
— И…
— И? Что и?
— Том.
— Тереза.
— Кто она? Как вы познакомились?
Томас хлопает глазами.
— Да как ты… — Тереза смеётся в ответ, и Томас сдаётся, не в силах скрыться от её проницательности даже в другой стране. — Ладно. Мы познакомились на пляже. И это он.
— Окей. Так это он на тебя так влияет? В смысле, вау, я снова вижу живого Томаса.
— Это отпуск, Тереза.
— Это отличный отпуск, отличный секс и кто-то, симпатичный тебе.
Томас обречённо стонет, закрыв лицо руками.
— Тереза.
— Что? Бери его и тащи сюда.
— Никого я никуда не потащу. У нас свои жизни, а это просто курортная интрижка. Нам здорово, но ничего больше.
— Да, сэр, как скажете.
— Я серьёзно.
— Я тоже. Ладно, скажи хоть, как его зовут?..

/ / /

Ньют ночует с ним. Остаётся, даже если они действительно просто спят вместе, чинно устраиваясь подле друг друга с пожеланиями спокойной ночи. Он объясняет это тем, что в отеле слишком мягкие матрасы, а он такие не любит, как будто Томас на полном серьёзе может указать ему на дверь.

Как-то утром Томас находит его вместе с сеньорой Аремо — во внутреннем дворике Ньют помогает ей развешивать бельё. Маленькая пожилая сеньора едва говорит по-английски, Ньют немного понимает, но и пары слов не может связать на испанском, однако это ничуть им не мешает.
Простыни отражают солнечный свет и почти слепят своей яркой белизной.

— Расскажи мне что-нибудь.
— Что именно?
— Не знаю. Что-нибудь о себе. Или просто сказку.
В Мирамаре второй день идёт дождь. Несильный, но почти без перерывов. Они сидят на полу в спальне Томаса, прижимаясь спинами к кровати, прижимаясь друг к другу, и пьют прохладное белое вино. В распахнутые окна врывается шелест капель и густой аромат местных цветов, который невозможно перебить даже дождём.
Ньют рассказывает — не о себе, конечно, как надеялся Томас. Рассказывает, как Алби в детстве укусил паук, и несколько недель он всерьёз надеялся, что скоро начнёт стрелять паутиной и лазать по стенам. Как Гарриет однажды собрала всех детей с их улицы и повела на пустырь искать дракона. Дракона они не нашли, зато в соседней заброшке нашли бездомных — те оказались на удивление безобидными и посоветовали ребятам искать дракона где-нибудь в горах. Рассказывает про любимую кошку Минхо.
Его голос перебивает шум дождя, Томас, вслушиваясь в интонацию больше, чем в содержание, сползает Ньюту головой на плечо.
— Теперь твоя очередь, Томми.
Томас, почти убаюканный, откликается с неохотой.
— Что?
— Тоже расскажи о чём-нибудь.
— Что ты хочешь узнать?
— Ну, если так… — Ньют болтает остатками вина в бокале. — Где ты работаешь, например?
— Промышленная безопасность. На мировом уровне. Всё смертельно серьёзно, поэтому не очень интересно.
— О, так я угадал на счёт заёбистой работы, — бормочет Ньют. — У тебя есть братья или сёстры?
— Нет. Только Тереза, она мне почти как сестра.
— Как вы познакомились?
— В школе ещё. Мы были главными ботанами класса, вообще как-то не вписывались, и никто с нами не хотел дружить, — Томас ненадолго замолкает, вспоминая, что когда они впервые встретились, Тереза была выше него. — Она научила меня кататься на скейте. А в восьмом, когда её родители разводились, два месяца жила у меня дома. Она до сих пор не выносит, когда кто-то повышает голос. Вы бы друг другу понравились.
— Не сомневаюсь. Мне нравится, как ты о ней говоришь. Она классная, похоже, — с улыбкой заключает Ньют.
— Так и есть. Ньют?
— М?
— Да или нет?
— Что ты задумал?
— Да или нет?
— Да.
— Умница, — довольно говорит Томас.
Ньют стряхивает его со своего плеча.
— И на что я только что подписался?
— Всего лишь на купание ночью.
— На романтику потянуло?
— Голышом.
— Боже мой, Томас, тебе что, пятнадцать?
— Нет, мне восемьдесят два.
— Какое счастье, что геронтофилия не карается законом.

Через пару дней они действительно купаются ночью в море, а потом долго целуются на пляже, безбожно извалявшись в песке. Над водой висит Луна, белая-белая и огромная. Над Томасом нависает Ньют, который на одном дыхании выговаривает: «Откуда ты такой красивый взялся, Томми, ну откуда, с ума сойти можно».
Когда они возвращаются домой, под свет ламп, Томас задумчиво спрашивает:
— Так что ты там говорил про геронтофилию?
— В смысле?
Томас запускает ладонь в волосы — из волос у него в буквальном смысле сыпется забившийся туда песок. Ньют хохочет почти до слёз.

Соня зовёт его Большим Братом, интонацией передавая заглавные буквы. Томас наблюдает за ними с искренним интересом — он всегда хотел брата или сестру, до сих пор помнит, как в детстве приставал к родителям с этой просьбой. Как бы ни был Ньют близок со своими друзьями, с Соней они, кажется, вообще могут общаться без слов. Она может уболтать Ньюта на что угодно и обожает по-детски его подначивать. Они частенько спорят о всяком, но тут чаще всего последнее слово остаётся за Ньютом, потому что на Соню ещё действует волшебное «я расскажу маме о» — далее обычно идёт что-то из списка приключения-Сони-о-которых-не-знает-мама. Список в алфавитном порядке, конечно.
— А у него дофига на тебя компромата, я посмотрю, — как-то замечает Томас.
— Ты не представляешь даже, — легко соглашается Соня, не выглядя хоть сколько-то этим озабоченной. — Да я сама с удовольствием ему всё выбалтываю, — со смешком сознаётся она. — Даже если могу что-то утаить, всё равно рассказываю.
Они оба некоторое время наблюдают, как Ньют, Минхо и Гарриет зарывают Алби в песок. Алби при этом выглядит так, как будто давно достиг просветления и вообще, чем бы дети ни тешились.
— Знаешь, к кому я пришла поплакаться о своей первой любви? — спрашивает Соня. — Ага. Мне едва исполнилось четырнадцать, всё невзаимно и очень трагично. А у Ньюта выпускные экзамены в самом разгаре. И я всё равно пришла с этим не к маме, не к лучшей подруге, а к старшему брату. Многие ли девчонки в такой ситуации могут позволить себе такую роскошь?
— И что он сказал?
— Что всё пройдёт, и я ещё буду охренительно счастлива. И оказался прав.

/ / /

Выражаясь словами Сони — Томас охренительно счастлив.

Он впитывает в себя впечатления и солнце Аргентины, с удовольствием оживляет свой испанский, болтая с местными, и танцует столько, сколько не танцевал за всю жизнь до этого. Он вспоминает — или узнаёт заново — как это, когда легко и беззаботно. Как он умеет смеяться взахлёб.
Морская соль забивается уже куда-то под кожу, и Томас сам на вкус и запах — как море.

Все многочисленные браслеты Ньюта каждый раз больно цепляются за его волосы, но Томас не жалуется. Томасу нормально. Ньют отдаётся ему так, как никто никогда до, и в этом столько естественности и доверия, что Томаса переворачивает изнутри, Томас беспомощно трепыхается, как птица в нефти, как маленькая мошка в смоле.
У Ньюта дрожат руки, когда он оказывается над Томасом, когда он оказывается в Томасе; сам Томас под страхом смерти не смог бы сейчас перестать смотреть в его лицо. Он тянет Ньюта на себя за тонкую цепочку на его шее — Томас по ней с ума сходит, если честно, — и Ньют улыбается ему настоящим дьяволом. Томас забывает к чертям последовательность букв в собственном имени.

/ / /

Томас чувствует, что внутренний вечный подросток окончательно взял над ним верх, когда подъезжает к отелю Ньюта и набирает его номер со словами «выходи, принцесса».
Ньют выглядит заинтригованным.
— Чья это тачка?
— Моя.
— Даже не знаю, что предположить.
— Тебе что, договор аренды показать?
— Что ты опять задумал?
— Я тебя похищаю.
— Ну наконец-то.
Томас распахивает перед ним дверцу старенького раздолбанного джипа. Что-то подобное когда-то было у его отца, Томас смутно помнит даже запах внутри салона.
— И куда мы едем?
— Провожать солнце.
Ньют разворачивается на сидении так, чтобы видеть Томаса целиком.
— Да ты действительно романтик.
— Чуть-чуть. Где-то в глубине души. Только никому не говори.

Это дикий пляж, далеко за городом, и машину приходится оставить наверху. Томас тянет Ньюта за собой, к воде, по пологому заросшему откосу. Здесь красиво и тихо. Тёплый жёлтый шар медленно опускается в море, а Томас, не в силах ничего с этим поделать, кидает косые взгляды на Ньюта. Тот стоит, спрятав руки в карманы, и не двигается вообще. В последних лучах солнца он похож на кого-то из британского фольклора: то ли фэйри, то ли эльф, то ли дух леса, то ли ещё какое чудно́е создание.

— Ты просил относиться ко всему проще.
Ньют поворачивается к нему, и вместе с этим движением в море тонет последний солнечный луч.
— Да.
— Я… — Томас трёт переносицу и нервно усмехается. — Мне действительно хорошо с тобой. Я и не знал, что так бывает, если честно.
Он смотрит на Ньюта и понимает, что застал того врасплох.
— Это же не…
— Это же да, Ньют.
— Я не думал, что всё так выйдет.
— Я тоже. Скажи мне, у тебя кто-то есть?
— Что? Нет, нет, я бы не… Чёрт тебя возьми, Томас!
Ньют совершенно неподдельно возмущён, и Томас понимает, почему, но ему нужно было знать наверняка. Потому что Ньют уезжает через несколько дней, и Томас теряет это чувство близости, которого не знал так долго, и внезапно это всё равно, что потерять твёрдую опору под ногами.
Томас, вообще-то, уже взрослый мальчик, и прекрасно знает, что так случается — люди встречают друг друга, чтобы потом расстаться навсегда.

Только чёрта с два.

Возможно, он потом будет об этом жалеть, но если даже не попытается — жалеть будет точно, без вариантов. У него нет ни одной достаточно весомой причины, чтобы не попытаться.
— Слушай, я помню, как ты говорил, что никогда не потребуешь от меня больше, чем я могу и готов тебе дать, и это работает в обе стороны, но я хочу знать. Я просто хочу знать, если есть хоть один шанс, хоть малейшая возможность — я хочу им воспользоваться.
Ньют долго молчит, глядя Томасу в глаза. Томас смотрит в ответ так же открыто и честно — пожалуйста, смотри, вот всё, как есть.
— Скажешь что-нибудь? — просит наконец он, когда пауза затягивается.
— Что ты хочешь услышать, Томми? Что я тоже крышей поехал? Что я тоже не хочу, чтобы это заканчивалось?
Ньют нервным жестом взлохмачивает волосы. Когда он вскидывает руку, крохотные колокольчики вокруг его запястья едва слышно, нежно звенят. Весь его вид говорит о том, что он тоже выбит из колеи; он то ли не может с собой совладать, то ли позволяет Томасу видеть себя таким, но это для Томаса сейчас почти одно и то же. Томас видит перед собой человека, который тоже не ожидал, что курортный роман — «случайная связь», проносится в его сознании — приведёт их сюда.
— Ты же совсем меня не знаешь, — говорит Ньют.
Это правда и неправда одновременно.
Но я знаю тебя, — думает Томас. Да, я даже не знаю твоей фамилии, но я знаю, что у тебя есть характер. Я не знаю, где ты работаешь и живёшь, но знаю, что ты заботлив и внимателен к людям, которых любишь — Томас, конечно, суеверно не причисляет себя к их числу, но делает такой вывод, наблюдая за Ньютом, его сестрой и их друзьями. Я не знаю о твоём прошлом, о твоих планах на жизнь, но я знаю, что на самом деле ты куда застенчивей, чем хочешь казаться. Я знаю, какую музыку ты любишь, знаю, как ты выглядишь, когда спишь. Знаю, что с тобой мне лучше, чем без тебя.
Разве нужно что-то ещё?
Но всё это Томас пока оставляет при себе, решая, что у него ещё будет время — обязательно будет, — чтобы рассказать об этих мыслях Ньюту. Вместо этого он говорит:
— Может быть. Но я узнаю тебя.
Ньют вдруг очевидно смущается и кусает губы — как в самый первый день их знакомства.
— Я ни на что такое не рассчитывал, — признаёт он. — Просто ты мне понравился, и я подумал, что нам может быть здорово вместе. Я не рассчитывал и всё ещё не рассчитываю на продолжение.
— Не рассчитываешь или не хочешь?
— Там не будет всё так весело и беззаботно.
— Я знаю, Ньют. Жизнь вообще не поле ромашек.
— Это кто так говорит?
Томас закатывает глаза.
— Бабуля моя. Не меняй тему, умник, — строго говорит он. — Я нашёл тебя, и хрена с два я собираюсь тебя так просто отпускать. Некоторые вещи стоят усилий. Я даже познакомлюсь с тётушкой Лили.
Ньют удивлённо смотрит на него, а потом прячет лицо в ладонях.
— Господи, Томас, — выговаривает он сквозь смех. — Она ведь у меня не одна такая. У меня там целое классическое английское семейство, они тебя с ума сведут.
На это Томас лишь фыркает.
— Знаешь, что? Я не собираюсь тебя слушать, вообще-то. Ты уже сказал мне да. На всё — да, помнишь?
Ньют замирает — и улыбается.

Томас протягивает руку, наконец-то прикасается к нему, и Ньют шагает ближе, принимая объятия. Томас медленно перебирает волосы у него на затылке.
Он с удивлением замечает, как быстро сгущаются сумерки, всё ещё не привыкший к тому, как стремительно темнеет в этих широтах. Очень скоро на небе зажгутся звёзды — звёзды лукавой, яркой, тёплой, переменчивой Аргентины.

Ньют отстраняется от него, и, ничего не объясняя, достаёт телефон, сосредоточенно роется в своих плейлистах. В уголках его губ прячется улыбка.
Томас уже знает, что сейчас они будут творить очередные глупости.
— Мы так и не потанцевали вместе.
Ну конечно.
— Я думал, ты не танцуешь, — прищуривается Томас.
— Ничего подобного, ещё как танцую.
Томасу есть ещё, что сказать, — у него на языке даже слишком много слов — но Ньют включает музыку, что-то из того, что каждый день крутят на танцплощадке, Томас уже знает все эти песни наизусть.

Он подпевает.

/ / /

Гарриет и Минхо притаскивают мыльные пузыри, и к ним сбегаются дети и подростки со всего пляжа. Томас, заинтересовавшись всеобщей вознёй, вылезает из воды и уже через несколько минут ловит переливающиеся пузыри кончиком носа.

Вечером он немного задерживается, а когда приходит на площадку, видит, как пара местных девчонок пытается утянуть Ньюта за собой на танцпол. Томас подходит к ним с широкой довольной улыбкой и на своём прекрасном испанском говорит:
— Простите, милые девушки, но сегодня этот красавчик танцует исключительно со мной.
Девушки смеются, нисколько не расстроенные, и на прощание заверяют Томаса, что он тоже красавчик.
— А я ведь понял, что ты сказал, — сообщает ему Ньют.
— Поздравляю, mi amor, ты не безнадёжен, — фыркает Томас, похлопав его по плечу, и только потом замечает.
На Ньюте опять та самая ужасная, дурацкая, кошмарная просто рубашка в яркий цветочный узор.
— Господи, ты издеваешься надо мной. Ты издеваешься надо мной и над моим чувством прекрасного. За что, Ньют, за что? Ты специально?
Ньют подмигивает и прижимается губами к уху.
— Конечно, специально. Я хочу, чтобы ты танцевал со мной и думал о том, как будешь её с меня снимать.
— Будешь много разговаривать — и уйти нам придётся очень рано.

Завсегдатаи танцплощадки обвешивают их ожерельями из цветов — Томас так и не запомнил названия ни одного из них. Местные привыкли к их компании, желают всяческих благ и приглашают приехать в Мирамар следующим летом.
У Ньюта самолёт послезавтра, у Томаса — ещё только через восемь дней.

— Да или нет?
— Ты грязно играешь, Томми. Знаешь ведь, что я отвечу.
— Да или нет?
— Да.

В танце сегодня ведёт Томас.

@темы: фик, бегущий

---

Вс плх.

У меня завтра что-то вроде пробного дня на возможной службе, и это даже не начало испытательного срока, гспд, вообще не факт, что после него меня кто-то куда-то возьмёт, но я вот щас сижу в нервозе и сомнениях, на 100500% готовая дропнуть всю эту затею, сказаться завтра магнолией и не ходить ни-ку-да.
На полном серьёзе размышляю о том, что может мой потолок — это работать в тепличке, где растения и земличка, а людей по минимуму. На прошлой работе мне было норм, потому что коллектив был 3 человека ровно, а тут как представлю, что с 8.00 до 17.00 л.ю.д.и, которым чо-то надо, разговоры разговаривать, вопросики обкашливать >< Хочется только плакать и забиться в тёмный угол.
Работа? Вторая вышка? Карьера? О чём ты, о чём, у тебя такие беды с чердаком, что только в лихолесье.

@темы: — how are you? — i don't know

---

Читала в лихолесье сборник Пришвина, потому что где ещё читать Пришвина, как не в лихолесье.
Утаскиваю на память.

— Так, видно, бог не обидел меня разной ерундой, которая приходит в голову, когда становится скучно.

— Нет, я не хочу сказать, что такое любимое может найти каждый страстный человек в своём деле и так представить своё ремесло, будто оно самое лучшее и только им одним можно заниматься. Силу любви своей я испытываю не по хорошему, а по тому злу, которое приходится переносить.

— …и беда не чутье, а в его огромной башке, набитой соломой.

— Так и у людей, как у деревьев: иногда у сильного человека от боли душевной рождается поэзия, как у дерева смола.

— Сегодня мелодия проникла в меня, и я допустил для себя возможность удовлетворения жизнью совершенно простой, в которой настоящее добро выходило бы без всяких усилий, а прямо как непременное следствие жизни, которую ведёшь для себя.

— Друг мой, ни на севере, ни на юге нет тебе места, если сам поражён: вся природа побеждённому человеку – поле, где была проиграна битва.

— Стол мой запущен, он похож на лес: контуры рисуют умственного работника, а в деталях хаос, ничего не понять никому, кроме самого хозяина. Так выходит в лесу ёжик, перебирает листву: он всё знает. И так я за своим столом.

— …и дом мой был везде, где мне удавалось сочинять свои сказки.

— Все бранятся зверем, хуже нет, когда скажут: «Вот настоящий зверь». А между тем у зверей этих хранится бездонный запас нежности.

— Сколько умных, образованных людей направлено на то, чтобы разобрать простейшее творчество Михаила Пришвина, раскрыть его секрет и дать его тем, кто хочет хорошо писать. Самому мне смешно, и даже иногда страх берет: а вдруг раскроют, что там нет ничего, и меня засмеют?
Но ещё страшнее думать, что я сам поверю в то, что мне приписывают, перестану в лесах сидеть на пнях и сочинять и куплю себе настоящий писательский письменный стол.

— Хочу я вам опять рассказать о своей собаке, но вперед говорю: не думайте, что так-таки в этом и есть спасение – собаку завести и взять ружье. Нет, можно охотиться с фотоаппаратом, с микроскопом, с записной книжкой и как угодно, лишь бы в природе быть и работать в охоту, а не в одну только заботу.

— Тот человек, кого ты любишь во мне, конечно, лучше меня: я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя.

— Выправить можно и согнутый гвоздь, только потом колотить по нему осторожней: на слабом месте он может согнуться.
И человек тоже иной бывает так согнут и перегнут, что с ним надо обращаться осторожно до крайности.

— …я вспомнил жизнь многих хороших людей и подумал о том, что много на свете таких счастливых пар, так много, что мы их не замечаем, и все почему-то гонимся за драмами.

@темы: цитаты

---

Племянница у меня, конечно, просто ^^

На одном из семейных празднеств близкая подруга моей сестры, Лена, взяла меня за локоток и усадила рядом с собой "на поговорить". Как и многие, Лена крайне обеспокоена отсутствием у меня личной жизни ну и дальше понятно. Я очень хорошо к ней отношусь, поэтому даже когда в ход пошёл коронный аргумент "надо", аккуратно отшутилась и попыталась съебаться. Но тут мимо случалось проходить моей племяхе, и разговор зашёл на новый виток.
— А вот ты счастливая девочка? — спросила её Лена.
— Конечно, — подозрительно ответила малая.
— А почему?
— Потому что у меня мама с папой хорошие. И они меня любят. И Маша у меня есть, и она меня любит.
— А мама с папой у тебя счастливы? — кивок. — А почему?
— У них я есть. И они друг друга любят.
— А Маша счастлива?
Племяха посмотрела на меня.
— Думаю, да. У неё есть мы.
— А что ей нужно, чтобы стать ещё счастливей, как думаешь?
Не знаю, — пожала плечами малая.
— Муж и свой ребёнок, чтобы вот как ты у папы с мамой появилась и сделала их счастливее. Согласна со мной?
И тут малая со смертельно серьёзным лицом сказала:
— Лена, это личный выбор каждого. Она может быть счастлива и так. Не всем девочкам нужен муж и ребёнок. Пусть они сами решают.

И я просто awwww, моя девочка. Хотя положа руку на сердце — понятия не имею, откуда у неё такие мысли, мы никогда на эту тему не говорили, никогда она меня не спрашивала, когда я соберусь замуж и всё такое.
Ещё мы тут показывали друг другу, кто как может в шпагат. На практике выяснили, что она почти может в поперечный, но не может в продольный, а я могу в продольный (больше ни во что не могу). Малая меня очень хвалила и, кажется, зауважала ещё немножечко больше, ай да я

@темы: из жизни лесных тварей